в дальнейшем более близкое знакомство с упоминанием имён, и Соня молчаливо кивает им, вымучивая улыбку. Содрогаясь от лязга металла, нервно шепчет сама себе:

– Господи, что я здесь делаю?

Нечто похожее на орудия пыток средневековья выстраивается вдоль стены, а одна из широких скамеек оказывается на чёрной сцене, по которой блуждают красные пятна.

Приглушённо играет музыка.

Соня добывает было из пакета флоггер, – кожаные хвосты, помявшиеся от долгого лежания в скрученной позе, с шелестом выползают наружу, – и тут же прячет его обратно.

– Голодная61? – Даймон успевает заметить красивый девайс.

– Что-что?

– Э-э-э… Хочешь попробовать? – переформулирует он.

– Да, – выдавливает она. – М-м-мне нужно… Поможете?

– Конечно, – быстро соглашается он и тут же оговаривается: – Но на постоянку меня рассматривать не стоит.

Соня согласно кивает.

– Мне… больше семидесяти ударов нельзя, – свежая память о сабдропе у Монаха вызывает невольную дрожь.

Даймон удивляет своим ответом:

– Я не считаю удары. Оцениваю состояние, обсуждаем воздействие, общаемся в процессе.

– Вы смотрите за состоянием человека? – переспрашивает Соня, хлопая глазами.

– Конечно, – кивает он. – Первый раз – пробный.

– То есть Вы не считаете удары, а смотрите за реакцией, да? – удивлённо уточняет она.

– Да.

Даймон убирает инструменты с лишними болтами и гайками в коробки, а коробки – в большую сумку. Показывает на собранные с любовью конструкции:

– Ну? Что выбираешь?

Соня испуганно озирается: никогда ещё ей не приходилось делать столь странный выбор. Её бьёт крупная дрожь, а тело цепенеет, как в детстве, когда из трёх вариантов: убежать, ударить или прикинуться мёртвой она выбирала последний.

– Это? – она показывает на цепь, висящую через потолочную балку посреди зала.

– Да можно, – соглашается Даймон, – но цепь лучше для кнута. Иначе мне придётся наклоняться, а это неудобно.

Зрителей становится всё больше. Слышится радостный визг:

– О! Лошадь! – рыженькая девушка в кожанке, едва зайдя, влёт бросает сумку и плюхается животом на собранное сооружение, похожее на гимнастический снаряд: по бокам есть четыре подставки, куда умещаются и руки, и ноги.

Спрыгивает она так же быстро, как взгромоздилась. Её лицо озаряет улыбка, в которой читается память об удовольствии, – улыбка, которая завораживает своей неразгаданностью.

Соня тычет в «лошадь» и растерянно спрашивает Даймона:

– Это?

– Можно и это, – так же легко соглашается он. – В такой позе мышцы напряжены, и удары получаются более «вкусными».

– «Вкусными»?

– Сейчас я покурю, помою руки и начнём. Так что решай. И давай уже на «ты».

Он идёт курить, и девушка в кожанке семенит за ним, волоча сумку по грязному полу. О чём-то умоляюще просит.

– Зачем я здесь? – шепчет Соня. – Ах да. Хочу выбить тебя из сердца. Так, ладно… Что у нас тут… – она закусывает губу и по очереди разглядывает зловещие снаряды, мерцающие во тьме.

Позади, заставив её дёрнуться, раздаётся голос Глор:

– Не можешь быть храброй – притворись! Разницу всё равно никто не заметит, – видимая только Соне, она сидит на краю сцены, свесив свой длинный хвост.

– Ты меня напугала, – цедит сквозь зубы та, крепко обнимая себя руками в попытке унять сумасшедшую дрожь.

Глория по обыкновению начинает заумно и пространственно объясняться:

– Страх – это оболочка, окружающая Зону Комфорта. Страх лишь говорит, что ты покидаешь её. Тут два пути: или шаг назад, или шаг вперёд – в любом случае после этого страх исчезает.

– На лавке-то лучше, – невольно перебивает её пожилой старик, внезапно оказавшийся рядом. Он выразительно двигает белыми, кустистыми бровями, как бы поддакивая сам себе.

– На лавке? – переспрашивает Соня.

Лавки две. Одна стоит в зале, прямо перед креслами. Другая – на сцене, рядом с барной стойкой.

– Там крутиться можно, – кивает её седовласый советчик.

Даймон возвращается с улицы и идёт мыть руки.

Подходит к Соне:

– Что ты решила?

Та отчаянно кивает:

– Лавка.

– Та-а-ак… – и Даймон доканывает её словами: – Какая из?

Ну да, их же две! Шаг вперёд!

– Та, на сцене! – выдаёт она и объясняет свой выбор уже тише: – Подальше от зрителей…

– Тебе жалко, что ли? – хмыкает Даймон. – Ну, готова?

Соня вздрагивает, захлёбывается ужасом и с усилием просит:

– Можно… обсудить?

– Да? – он склоняет голову – весь внимание.

– Д-д-две детали, – давится буквами она. – П-п-просто… Если я скажу: «Больно» или н-н-начну плакать – это значит, что мне, действительно, б-б-б… Больно.

– Так это хорошо или плохо?

– Это значит, лучше убавить… – поясняет она. – Вы понимаете?

– Договорились же на «ты», – морщится он. – Просто некоторые наоборот хотят до боли и слёз.

– Нет-нет, это не про меня.

– Ладно, я уже понял, что ты чувствительная, – разочарованно вздыхает он. – Если что, говори «Красный». «Стоп» – значит всё.

– Хорошо, – кивает Соня. – Красный… Стоп…

Он снимает свою кожаную куртку, кладёт в карман очки.

– Пойдём.

Спасибо хоть не «Го».

Даймон ведёт её в узкий коридор, который заканчивается ступеньками и сценой.

Сцена маленькая, и от того, что в зале темно, зрители почти неразличимы, – Соня старательно избегает туда смотреть. Неловко она стаскивает, комкает и бесформенной грудой кладёт свитер на стул. На очереди – платье.

– Здесь же никто не фоткает, да? – нервно спрашивает Соня, втягивая воздух, как паровоз.

– Фото- и видеосъёмка запрещены, – подтверждает Даймон. – Давай же, не бойся. Здесь все свои.

«Страх прилюдного обнажения?» – вспоминается до боли знакомый голос, и сейчас он звучит с издёвкой.

«Да пош-ш-шёл ты!»

Соня хватает руками подол платья и тянет его вверх, демонстрируя свои кружевные чёрные чулки, надетые впопыхах ассиметрично, и красные полустринги. Каштановые волосы волнами рассыпаются по плечам. Она освобождается от одежды так просто, словно находится дома, а не перед кучей незнакомых людей, тем самым барменом и пацанами, один из которых «просто с Алёнкой жил». Даймон смотрит в упор, излучая редкостное спокойствие. В его тёплом взгляде читается подтекст, словно сейчас им принесут некое экзотическое блюдо, которое предстоит отпробовать впервые, и Соня с оттенком лёгкого флирта улыбается ему, – глаза блестят.

Шаг за заборчик, охраняющий зону комфорта, сделан, и страх испаряется – он исчезает совсем, совершенно. Соня – та, что всегда стыдилась обнажаться, – стоит на сцене, да ещё и спрашивает в запале, оттягивая резинку трусиков и глядя на Даймона исподлобья:

– Снять?

– Мне не мешают, – бодро парирует он на той же волне.

Между ними уже искрится наэлектризованный воздух.

– Ладно, – соглашается она, изящно выворачивая платье.

– На него можно лечь, – советует Даймон.

Так она и делает: играючи расстилает платье на лавке, медленно опирается на него руками, плавно встаёт на колени и опускается на живот. Спадающие волосы прячут её глаза.

Даймон достаёт из пакета флоггер – кожаные хвосты змеёнышами выползают наружу, – взвешивает его в руке, берётся удобнее.

Глава 39

Чужая Нижняя – это даже не Нижняя.

Бармен включает рок, и красные пятна заходятся в хаотичном кружении. Даймон звонко шлёпает Соню по ягодицам – хоп! Хоп!

– Ай! – взвизгивает она со смехом.

По телу щекотливо пробегают хвосты флоггера – снизу-вверх и обратно. Похлопывания становятся ощутимыми, точно от веника опытного банщика, который пока разминается.

– Отторжения нет? – склоняется Даймон, всё больше удивляя наличием обратной связи.

– Не-е-ет, – улыбается Соня.

Он приступает. Хвосты флоггера хлёстко чиркают спину, падают на лопатки, агрессивно кусают кожу, – и в теле запускается нечто, бурлящее биохимией. Боль нарастает, становится невыносимой, и Соня сдавленно выкрикивает «Стоп!», – ремешки плети мгновенно теряют силу и приземляются мягко, и даже нежно.

– Стоп? – Даймон оказывается рядом и, нежно откопав из-под волос её лицо, заглядывает в глаза.

– Нет, то есть… Красный… Просто… Можно интервалы чуточку больше? – умоляюще говорит Соня, демонстрируя на пальцах величину малюсенького «чуточки». – Пожалуйста.

– Я понял, – кивает он.

По спине вновь пробегают кожаные змейки. Удары слабеют. Интервалы растут. Тело взрывается звенящим ознобом – трясёт и через минуту полностью вырубает.

Соня обнаруживает себя лежащей поперёк верблюда, – огромное животное шагает иноходью, сильно раскачиваясь, – а сверху неумолимо печёт солнце.

Она в длинном, до пят, платье, и тело крепко